беспомощно боролся, я осознала суровую истину – мы были всего лишь пылинками в руках капризных и безжалостных космических сил. Страх угрожал раздавить меня в своем кулаке… но я заставила себя выпрямиться. Я не собиралась проявлять слабость перед этими древними созданиями.
Напряжение разлилось по безмолвному двору, пока мы ждали следующего хода в этом смертельном танце между смертными и богами.
В мгновение ока Танатос выхватил свой клинок. Острие сверкнуло холодно и ярко, как лунный свет.
– Не смей! – рявкнул Аид, пытаясь вырваться из цепких лап кер. В его голосе прозвучала ярость и отчаяние, но никто не обратил на него внимания.
Я знала, что должна сделать. Дрожащими руками я выхватила Несущего пустоту, и его холодная сталь знакомо легла в ладонь. Внутри забурлил страх, но я подавила его, усилием воли выровняв меч. И снова мне предстояло сразиться с самим богом смерти.
Танатос кружил, как голодный волк, его хищный взгляд был устремлен на меня.
– Я восхищаюсь твоей непокорностью, смертная, – произнес он бархатистым голосом. – Но сегодня удача не на твоей стороне. Живой ты отсюда не уйдешь.
Я стиснула зубы в притворной браваде.
– Мне не нужно побеждать. Главное – сопротивляться достаточно долго, чтобы что-то изменить.
Его улыбка стала острой, как бритва.
– Какая дерзость. Ты думаешь, что можешь изменить судьбу? – Танатос вскинул светлую бровь, бросив взгляд на беспощадных кер.
Наши мечи сцепились в смертельной битве: его движения были плавными и точными, направленными на слабые места. Я отчаянно блокировала удары. Пропасть между богом и человеком становилась заметнее с каждым звонким ударом.
Я знала, что он превосходит меня, но продолжала сопротивляться. Если эти мгновения станут последними для меня, я встречу их мужественно. Пусть Танатос сразит меня – я не покажу страха. Иногда непокорство значит больше, чем победа.
– Я не верю в судьбу, – процедила я в ответ. Мои мышцы напряглись, мечи звенели. – Я верю в борьбу за справедливость.
Сталь билась о сталь, высекая искры. Хотя мое тело ныло от изнеможения, я отказывалась сдаваться. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы уступить тьме.
Танатос рассмеялся, и этот звук был холоднее дыхания зимы.
– Ты всего лишь смертная, Аврора. Ты не можешь бросить вызов воле богов.
– У тебя нет власти ни надо мной, ни над моей судьбой, – дерзко парировала я.
На мгновение в его ледяных глазах мелькнуло уважение.
– В тебе есть мужество. Этого не отнять, – сказал он. – Но одно только мужество тебя не спасет.
Собрав остатки сил, я бросилась в неистовое наступление, билась со всем своим мастерством. Каждый звонкий удар эхом разносился по безмолвному двору. Застыв в благоговении и ужасе, боги смотрели, как мы кружили на камнях, сцепившись в смертельной схватке.
Но смертная плоть была слишком слаба. В элегантном броске, слишком быстром, чтобы можно было увернуться, Танатос нанес отвлекающий удар слева, затем справа. Слишком поздно я осознала его хитрость. С непринужденной грацией он взмахнул запястьем и обезоружил меня. Его меч легко скользнул по моему сердцу.
Меня пронзила жгучая боль, и я пошатнулась. Бесполезные слезы застилали глаза, мучительный рев Аида звенел в ушах. Я рухнула на камни.
Тени сомкнулись, Танатос навис надо мной. Триумф отразился на его прекрасном безжалостном лице. Он победил. Я оказалась во власти бога смерти. Как странно, что моя жизнь закончилась не в сиянии славы, а на коленях, в одиночестве и боли… Я в последний раз подняла голову, чтобы взглянуть на равнодушные звезды. Если нить моей жизни оборвется здесь, я встречу последнюю ночь с непоколебимым мужеством…
Боги отшатнулись, на их лицах были написаны осуждение и печаль. Они желали вмешаться, избавить меня от жестокой воли Никс. Но оковы долга крепко связывали их: они могли только беспомощно наблюдать, как стремительно разворачивалась трагедия.
Слеза скатилась по моей щеке, опустошенный взгляд Аида встретился с моим. Его глаза переполняла боль. Он разрывался между желанием защитить меня и подчиниться воле матери.
– Никс… – с надрывом выдавил он. – Этому не было суждено случиться. Я не позволю тебе отнять ее у меня.
Никс лишь улыбнулась, загадочно, как и всегда.
– Она выбрала свой путь, – заявила она ледяным тоном. – Теперь пусть столкнется с последствиями.
Пока в глазах темнело, я цеплялась за воспоминания о победе и радости в моем путешествии – каждое драгоценное мгновение было мерцающей свечой на фоне наступающей ночи. Я думала о новых друзьях, о любви, которую лелеяла даже во тьме…
Моя история закончится здесь. Жизнь вытекала из меня вместе с кровью на холодные камни. Хотя мечты умрут вместе со мной, возможно, мое имя продолжит жить в сердцах тех, кто меня знал. Последняя дерзкая искра на фоне бесконечной ночи.
Я сосредоточилась на любимом лице Аида, собираясь смотреть на него так долго, как смогу…
С этим образом в своем сердце я закрыла глаза, готовясь принять любую судьбу, ожидающую меня за пределами мира смертных. И пока боги и богини смотрели на меня в молчаливом почтении, ночь продолжалась, непреклонная и вечная.
69. Филлип
Элоиз протянула руку сквозь решетку, и ее изящные пальцы слегка коснулись моих. Она выдавила храбрую улыбку, слабую, словно свет затухающей свечи.
– Какие бы ужасы нас ни ждали, мы встретим их вместе, – поклялась она, и во мраке ее голос прозвучал жутко.
Сжав ее руку, я кивнул. Несмотря на неопределенность будущего, я верил в нас.
Дверь моей камеры со скрежетом открылась, резкий звук рикошетом разнесся по тусклому коридору. Но стражники не явились. Значит, никто не помешает нашему побегу.
Я вышел из камеры, и меня охватил жалкий хор мучительных криков о помощи.
– Сюда! – Я мягко, но уверенно подтолкнул Элоиз, указывая путь к свободе.
Но она медлила. Ее глаза наполнила неуверенность, когда она посмотрела на изможденных заключенных.
– Элоиз? – Я снова подтолкнул ее, охваченный беспокойством.
Девушка попятилась, разбив мои надежды вдребезги. Я беспомощно наблюдал, как она с мрачной целеустремленностью перемещается от камеры к камере, отпирая все двери и освобождая каждое мифическое существо, запертое в этом ужасном подземелье.
Сердце бешено забилось у меня в груди, когда вокруг меня разгорелся настоящий бедлам. Заключенные – прежде послушные – теперь, обретя свободу, отчаянно вопили. Воздух был пропитан запахами страха и бунта.
– Элоиз, что ты делаешь? – едва слышно прошептал я на фоне общего гвалта.
Девушка повернулась ко мне, и в ее глазах вспыхнула убежденность.
– Они не заслуживают, чтобы их держали в клетках, как животных, – яростно заявила она. – Никто этого не заслуживает.
– Но они опасны! – возразил я, посмотрев на